главная/ условия/ контакты/ статьи/

  

Присылайте Ваши статьи и мы опубликуем их

 

Москва. №3, 2004./ ISSN – 1811 –  5721

Сборник статей аспирантов, соискателей, докторантов и научных работников

Региональный вестник молодых ученых

История

 

Клепиков Николай Николаевич –

аспирант кафедры Отечественной истории

Поморского государственного университета им. М.В. Ломоносова (ПГУ).

E-mail: klepikov-nik@yandex.ru

 

Чистки библиотечных фондов  на  Европейском Севере РСФСР/СССР в 1920-1930-е гг.

 

В данной статье предпринята попытка обозначить некоторые этапы в реализации чисток библиотечных фондов, как важной части государственной политики, направленной на обеспечение информационного контроля  над обществом в 1920-1930-е гг. В качестве исследуемого локуса (региона, района), в нашем случае, выступает Европейский Север РСФСР/СССР. Учитывая всю специфику данного обозначения, мы понимаем под ним конкретное территориальное образование с административным центром в Архангельске.   В  1929 г., в связи с созданием Северного края, в его состав вошли Архангельская,  Вологодская и Северо-Двинская губернии, а также Коми автономная область. В 1936 г. Северный край был преобразован в Северную область (без Коми АО), упразднённую в 1937 г. На её основе были созданы самостоятельные Архангельская и Вологодская области.

Заметим, что осуществление чисток являлось одной из важнейших составляющих  деятельности советской политической цензуры, реализующей её карательные функции. Этим советская цензура отличалась от своей предшественницы – цензуры царской, которая не знала, что, значит, осуществлять массовые проверки и изъятия запрещённой литературы из книжных фондов. Так, в соответствии с «Алфавитным каталогом», подготовленным к печати в начале 1905 г., на 1 января этого года в нём значилось 247 названий книг (в том числе и нелегальных) [1]. Как правомерно замечает Н.М. Глазков, сам термин «чистка» библиотечных фондов целесообразно применять исключительно по отношению к советскому периоду истории с целью изъятия литературы по политико-идеологическим   мотивам [2].  

В числе первых шагов, предпринятых новой властью, стало осуществление контроля над всеми книжными фондами в стране, рассматриваемыми в качестве важного источника социально значимой информации. С этой целью Совнарком принимает декреты, заложившие основу единой государственной системы контроля за книгой: «Об охране библиотек и книгохранилищ РСФСР» (13 июля 1918 г.), «О порядке реквизиции  библиотек, книжных складов и книг вообще» (26 ноября                1918 г.), «О национализации книг и иных печатных произведений» (апрель 1920 г.) [3]. 

В соответствии с декретами вся реквизированная литература передавалась в Наркомпрос и его местные органы. Так, решением президиума Архгубисполкома от 22 мая 1920 г. в Архангельской губернии организуется комиссия «по проведению национализации книг согласно декрету Совнаркома» [4]. Одновременно, с начала 1920 г. происходит пополнение фондов губернской и других губполитпросветовских библиотек за счёт реквизированной литературы.

Важным шагом в организации библиотечного строительства стал декрет «О централизации библиотечного дела в РСФСР» (4 ноября 1920 г.) В соответствии с ним произошло окончательное объединение всех библиотек страны в единую сеть, которая передавалась в ведение Главполитпросвета (ГПП) [5]. Одновременно, предполагалось снабжение всех библиотек (кроме специальных) путём централизованного распределения книг через  Центральную распределительную комиссию при Госиздате.

Централизация касалась, разумеется, не только вопросов комплектования. Она затрагивала всю систему библиотечной работы и была направлена на радикальную перестройку библиотеки как социального института.  Важная роль здесь отводилась чисткам,  которые должны были освободить книжные полки от «устаревшей» и «идеологически вредной» литературы. Вообще, сами чистки, как, и библиотечное строительство, в целом, являлись отражением общего курса, направленного на строительство коммунистического общества и всецело зависели от указаний руководящих партийно-советских органов. Даже первые стихийные чистки, шедшие параллельно с  национализацией частных и ведомственных книжных фондов, вряд ли были возможны без разрешения местной власти. К их числу, можно отнести и сбор имеющейся на руках у местного населения идеологически вредной литературы. Так, в соответствии с  приказом Особого отдела ВЧК при Реввоенсовете 6-й армии по Архангельску, населению в «спешном порядке» подлежало сдать все «оставшиеся после белогвардейцев» материалы, «как-то: экземпляры газет, прокламации, плакаты, брошюры, а также материалы, изобличающие лиц в пособничестве белогвардейцам» [6]. Кроме того, тщательному отбору  подвергалась и вся литература, собранная в ходе, так называемых, «недель книг», во время которых, под лозунгами борьбы с неграмотностью, производилась скупка и сбор у населения ненужных (и вредных для властей) печатных изданий.

Только с начала 1920-х годов чистки получают инструктивно регулируемый характер. Этому, в немалой степени, содействовало преобразование в июле 1920 г. Внешкольного отдела Наркомпроса в Политико-просветительный отдел. Именно с ГПП было связано появление первой общероссийской инструкции по изъятию из библиотек контрреволюционной и иной враждебной советскому строю литературы. Уже в 1920 г. на места для исполнения рассылается «Инструкция о пересмотре каталогов и изъятии устаревшей литературы из общественных                библиотек» [7]. Данная инструкция стала первым документом в череде последующих за ней инструкций, постановлений и распоряжений, определяющих содержание и механизм осуществления массовых чисток библиотечных фондов на протяжении всего исследуемого периода советской истории.

Следующий натиск советской цензуры на библиотечные фонды совпал по времени с осуществлением в стране новой экономической политики (НЭП), приведшей к некоторому ослаблению коммунистических идеологических позиций, частичному оживлению капиталистических отношений, свободной торговле, появлению частных издательств. В связи с этим, руководство страны принимает целый ряд мер, направленных на усиление влияния в области библиотечного строительства. В 1923-1924 гг. ГПП, совместно с Главлитом и Центральной библиотечной комиссией (ЦБК), рассылает ряд согласованных с Агитпропом ЦК РКП (б) инструкций о порядке изъятия и характере изымаемой литературы. Одна из них, адресованная «Всем зав. Губ. и Уоно, Губ. и Уполитпросветам, Обллитам, Гублитам и Отделам ГПУ», была опубликована в «Официальном разделе» журнала «Красный библиотекарь» за январь 1924 г. Как следовало из инструкции, её появление было вызвано неудовлетворительным положения дел с проведением чисток на местах, для чего, «в некоторых губерниях потребовалось вмешательство ГПУ, чтобы работа по изъятию началась» [8]. Сама «Инструкция по пересмотру книжного состава библиотек» была рассчитана на чистку небольших библиотек, обслуживающих массового читателя (библиотеки рабочих клубов, районные, городские, волостные, сельские, передвижные и т.п.). Согласно инструкции чисткам подлежали все отделы библиотечных фондов. При этом кроме дореволюционных изданий, среди запрещенной литературы были книги и брошюры,   изданные самими советскими органами в 1918-1920 гг. К числу такой  «устаревшей» литературы относились издания по «тем вопросам, которые в данное время иначе разрешаются советской властью», а именно, относительно «земельного вопроса, налоговой системы, вопроса о свободной торговле, продовольственной политике» [9].

В соответствии с инструкцией 1924 г. организация и проведение кампаний по пересмотру книжного состава библиотек должны были осуществляться специально созданными комиссиями из числа представителей политпросветов, РКП (б), ВЦСПС, Главлита или ГПУ. Однако, как показывала практика, основная тяжесть технической работы, то есть  непосредственный просмотр библиотечных фондов, а также составление списков изъятой литературы, возлагалась на плечи сотрудников местной цензуры.  В этой связи Архгублит запрашивал своё руководство, «является ли простая (частичная) или общая плановая проверка книг состава библиотек делом исключительно или в первую очередь Гублита, или же центр тяжести переносится на другие органы, то есть в какой степени и по какой линии следует распределять и увязывать эту работу между Гублитом, Политпросветом и ПК [Политконтролем – Н.К.] ОГПУ, так как совершенно ясно, что ни одна из этих организаций самостоятельно со всей работой не справится» [10]. В этой связи, к участию в чистках привлекались сотрудники проверяемых библиотек (как политпросветских, так и профсоюзных), которые до прихода инспектирующей комиссии обязывались подобрать книги в определённом порядке.

Таким образом, уже с начала 1920-х гг.  происходило активное вовлечение библиотечных работников в практику реализации цензурных функций. При этом такое сотрудничество между библиотекой как государственным институтом и  ГПП, Гублитом и ГПУ было исключительно широким. Сюда входил весь круг вопросов, связанный не только с чистками книжных фондов, но и спецхранами (в крупных губернских библиотеках), а также системой комплектования, включающей изучение читательской аудиторий путём систематического наблюдения над читателем в библиотеке и вне её стен. Главными формами работы здесь было изучение читательских отзывов, сбор данных о посетителях библиотек, путём прямого или опосредованного выяснения их социального, партийного, семейного положения и т.д. Такая методика работы мало чем отличалась от работы «оперативных органов» и зачастую выполняла для них роль дополнительного источника получения необходимой информации [11].

Немалую помощь в выявлении мест хранения запрещённой литературы играли сведения, поступающие в Губоно и Гублит по линии ОГПУ. Часто такие сведения носили агентурный характер. Так, 15 апреля 1924 г. Архгуботдел ГПУ направил заведующему Архгубоно секретное сообщение следующего содержания: «По имеющимся сведениям в Архгуботделе ОГПУ, учитель Фабзавуча гр-н Лысков Пётр Алексеевич – он же заведующий школой, имеет дерзкое обращение и отношение к ученикам, что недопустимо. Кроме того, при школе имеется до сих пор литература, имеющая устарелость и разные свойства по содержанию, каковую Вам надлежит проверить и изъять, доставив в АГО ОГПУ копию акта об изъятой литературе» [12]. В другой информации-наводке, направленной начальником Губотдела ОГПУ в адрес заведующего Архгубоно, сообщалось о том, что по имеющимся у ОГПУ данным, в селе Холмогоры Архангельского уезда в Соборной колокольне имеется «склад старых учебников и разной религиозной литературы, ранее принадлежавшей холмогорскому училищу, [а] ныне тщательно охраняемой местным священником Молоковским». По мнению Губотдела, эту литературу «из ведения попа следует изъять, так как в противном случае, она может быть использована им в нежелательном для нас направлении» [13].

Первое обнаруженное нами упоминание о проверках и изъятиях книг из библиотек Архангельской губернии датируется 1924 г. Однако известно, что вопрос о необходимости изъятия из библиотек книг монархического направления и религиозного содержания поднимался ещё в мае 1920 г. на совещании заведующих отделами народного просвещения Архгубоно [13].  Впрочем, о проведении библиотечных чисток в губернии в период с 1920 по 1924 гг.  можно предположить из общей логики изменений, происходящих в стране, в целом, и области библиотечного строительства, в частности. 

К сожалению, мы не располагаем данными об общем количестве изъятой литературы по Архангельской губернии. Впрочем, вряд ли возможно говорить о точном подсчёте конфискованных книг, как и о количестве обследованных библиотек. В условиях отсутствия достаточно чётких списков подлежащей изъятию литературы и обтекаемости формулировок инструкций, библиотекарям приходилось действовать исходя из собственного усмотрения. При этом они часто руководствовались принципом «лучше перестараться, чем недоглядеть», что, в свою очередь, могло трактоваться высокими комиссиями как осуществление «перегибов» в работе, то есть ошибочных конфискаций. В этой связи приходится говорить лишь о приблизительных цифрах. Можно предположить, что по своим размерам чистки в Архангельской губернии вряд ли уступали аналогичным кампаниям в соседней с ней Северо-Двинской губернии. Исходя из докладной записки Северо-Двинского губкома  ВКП (б) в Информационный отдел ЦК ВКП (б), к началу 1926 г. в результате чистки в библиотеках губернии (не считая нового пополнения во второй половине 1925 г.) из 400 000 томов остался 246 121 том [14].

Некоторое представление о размахе библиотечных чисток в Архангельской губернии в 1920-е гг. дают данные о работе Краевой научной библиотеки. В соответствии с отчётом «О ликвидации необработанных фондов»  за  1934 г.,  библиотеке числилось до 40 000 необработанных книг, скопившихся там в результате чисток, проводившихся в губернии в 1927 г.[i] Впрочем, если учесть, что большинство конфискованных изданий вовсе не передавалось в губернскую библиотеку (прежде всего, это касалось, уездных и деревенских библиотек), а уничтожалось на местах, то становится понятным, почему приведённые данные далеко не полные [15].

Новый этап в осуществления библиотечных чисток наступает в 1929 г. и приходится на начало реализации первого пятилетнего плана.  Библиотека становится одним из важнейших средств мобилизации населения на выполнение и перевыполнение задач пятилетки. Для этого, по мнению руководства страны, она должна была быть очищена от идей и взглядов представителей «правой оппозиции», потерпевших поражение в споре о будущем пути развития страны. В связи с этим, 30 октября издаётся постановление ЦК ВКП (б) «Об улучшении библиотечной работы» [16]. Среди целого ряда пунктов в нём указывалось на необходимость  провести в течение 1929-1930 года просмотр книжного состава всех библиотек и очистить его от «идеологически вредной, устаревшей и не подходящей к данному типу библиотеки литературы». В 1930 г. появляется «Инструктивное письмо о пересмотре книжного состава массовых политпросветовских и профсоюзных библиотек», подписанное председателем ГПП Н.К. Крупской и председателем ЦБК М.А. Смушковой. Данная директива определила контуры новой кампании чистки библиотек.  В «Инструктивном письме» подробно перечислялось, какие книги подлежали изъятию из массовых библиотек применительно к различным отделам фондов. Что же касается организации работы, то предварительный отбор нежелательной литературы возлагался на самих библиотекарей с «привлечением сведущих в данной области лиц». При центральных библиотеках необходимо было образовать консультационное бюро в помощь низовым библиотекам. Окончательной инстанцией, утверждавшей списки и акты изъятия, становились центральные городские комиссии. В неё входили представители парткома, ОНО, профсоюзов, местного  органа Главлита (а где такие отсутствовали, то – ГПУ). После утверждения списков изъятых книг два экземпляра каждого названия оставлялись по инструкции в архиве центральной окружной библиотеки, где хранились в «запертых шкафах». Вся изъятая литература свозилась в центральную библиотеку, где ещё раз пересматривалась, и все, имеющие ценность для самой центральной библиотеки или для научных и специальных библиотек (согласно директиве), должны были направляться в их фонды. Остальная «вычищенная» литература продавалась в расшитом виде на фабрики для переработки на бумагу [17].

Осуществление новой кампании чисток совпало по времени с перестройкой всей системы работы библиотечной сети в стане.  Это было закономерным явлением, призванным не только заменить изъятую литературу на идеологически выдержанную, по своему содержанию, но и  эффективно донести её до массового сознания советского читателя.

В 1931 г., в связи с ликвидацией округов и организацией Северного края, архангельская окружная библиотека приобретает статус краевой. В соответствии с новым положением, Краевая научная библиотека получила возможность сохранять в своих фондах всю изъятую литературу на территории Северного края в количестве двух экземпляров каждого наименования. Все бывшие окружные библиотеки лишались права  хранить у себя изъятую литературу и передавали её в Архангельск [18].  

До 1938 г. вся «запрещённая» литература находилась на хранении в так называемом «втором фонде», или «архиве». Статус такого спецхрана долгое время оставался неопределённым и его существование, очень часто, зависело от личной инициативы заведующих центральными библиотеками. Как правило, вне зависимости от названия («специальный», «закрытый», «МНД» («массам не давать»), «архив»), вся конфискованная литература выделялась в особое помещение (фонд), при этом читатель не знал о его существовании в библиотеке. Очень часто, наряду с изъятыми изданиями, там хранилась и малоходовая  литература. 

Некоторое отступления от практики массовых чисток библиотек и создания фондов специального хранения, обозначенное  постановлением коллегии Наркомпроса от 4 октября 1932 г.  за подписью нового наркома просвещения А.С. Бубнова [19], по всей видимости, объяснялось коньюктурными соображениями. Руководство страны посчитало, что  задачи,  возложенные на чистки, выполнены полностью. После окончательного утверждения у власти Сталина и его ближайшего окружения,  идеи их ещё недавно политических оппонентов не представляли для них теперь большой угрозы.

Однако набравшая обороты кампания не могла быть остановлена окончательно. Об этом свидетельствую многочисленные нарушения, вскрытые проверкой Наркомпроса. В числе них, были и нарушения, допущенные в Северном крае. Так, в соответствии с приказом Наркома просвещения, особое предупреждение выносилось заведующему Севкрайоно Березе, за то, что «в своём постановлении от 20 декабря 1932 г. [он] дал директиву о проведении изъятия книг из библиотек, что в корне противоречит и явно нарушает указания Наркомпроса» [20].

 Всё последующие чистки библиотечных фондов происходили под непосредственным руководством Главлита. До 1937 г. цензурная политика в этой области ограничивалась изъятием хоть и многочисленного, но, всё же, не сравнимого с массовыми конфискациями предыдущих кампаний, числа изданий. Так, в связи с убийством С.М. Кирова (1 декабря 1934 г.) Политбюро ЦК ВКП (б) принимает решение об изъятии всей «контрреволюционной троцкистско-зиновьевской» литературы из библиотек страны [21]. В результате такой эпизодической меры в 1935 г. из библиотек были удалены сочинения примерно сорока авторов [22]. 

Целый ряд приказов об изъятии книг и брошюр «руководителей и участников троцкистско-зиновьевской террористической организации», появившихся в 1935 г. не мог не реанимировать спецхран, с существованием которого якобы боролись в течение нескольких  лет. 18 июня 1935 г. за подписью начальника Главлита Б.Волина выходит приказ, в соответствии с которым в спецхран должны были поступать два экземпляра изъятых  книг [23].  Исходя из приказа от 7 октября 1936 г., подписанного новым руководителем Главного цензурного управления – С.Ингуловым, произошло увеличение числа учреждений и организаций, в которых разрешалось оставлять по два экземпляра изымаемых изданий. Теперь, в их число входило 15 высших правительственных, партийных учреждений, столичных библиотек и редакций, а также 50 центральных библиотек в крупнейших советских городах [24].  В числе их была Северная краевая научная библиотека. В октябре 1938 г. была введена законченная система  специального хранения с «целью упорядочения учёта, хранения и использования» изъятой литературы в центральных библиотеках Москвы, Ленинграда, в городах союзных, автономных республик и областей, а также городах краевого и областного значения» [25].  Одновременно,  приказом Уполномоченного СНК СССР по охране военных тайн в печати и начальника Главлита был утверждён список особых отделов при музеях.

       По имеющимся у нас данным отдельный «особый» фонд в Архангельской областной библиотеке был организован лишь в 1938 г. [26]. До этого, все «обязательные» экземпляры конфискованных изданий хранились в, так называемом, «архиве» («втором фонде»), а затем, в «основном фонде» библиотеки [27]. 

В результате создания «особого» фонда, в нём было организовано два каталога: алфавитный и контрольный. Заведующим отделом стал .Ф. Абакумов, член ВКП (б), заместитель директора библиотеки, уже осуществлявший ранее просмотр содержания книг и журналов из фондов областной библиотеки [28]. В одном из пунктов  отчёта о работе архангельской областной библиотеки за 1938 г. («Работа по очистке фондов от идеологически вредной литературы») по поводу работы спецхрана говорилось следующее: «Работу по просмотру книг и журналов, согласно указаниям Обллита, проводил и проводит т. Абакумов, с привлечением 2-3 работников. Он же, как заведующий особым фондом, просматривает все материалы, предназначенные к выставкам. В настоящее время проверены фонды и каталоги абонемента, читального зала и основного фонда по всем, ранее изданным приказам» [29].  В отчёте о «Работе в особом фонде за г.» приводились некоторые данные о количестве содержащейся в нём литературы: «На основании приказов проведена проверка в книжных фондах библиотеки (абонемент, русская литература, читальный зал, основной фонд и часть иностранного отдела) и по 13 актам изъято 5077 книг на сумму 6798 р. 10 коп. Из них: а) сдано в Обллит 769 книг на сумму 976 р. 73 коп; б) оставлено в особом фонде 4308 книг на сумму 5821 р. 37 коп. Кроме того, в 1937 г. сдано в Обллит 1405 книг на сумму 1892 р. 45 коп. На имеющуюся литературу, за исключением последних двух актов, составлен каталог и объединена литература… Частично проверены отметки в инвентарных книгах. Составлена часть контрольного каталога» [30]. Можно предположить, что выше приведённые цифры отнюдь не исчерпывали общего количества находящейся на хранении в «особом фонде» литературы. И это, несмотря на то, что его содержание регулярно ополовинивалось, то есть передавалось в цензурные ведомства.

О масштабах содержимого спецхрана Архангельской библиотеки можно судить по цифрам изъятий запрещённой литературы за 1937-1939 гг. – время осуществления кампании чистки советских библиотечных фондов, которая происходила одновременно с разгулом массовых репрессий в стране. Так, исходя из «Сведений об изъятии литературы по линии Архобллита за 1937 и 1938 гг.», только за период   с 1 июля 1937 г. по 1 августа 1938 г. по районам Северной и Архангельской областей и городу Архангельску было изъято 341 287 экземпляров [31].

Исходя из «Отчёта о контроле за библиотеками и книготорговой сетью в  Архангельской области за 1938 г.»  только с марта по декабрь в 1938 г. из 1459 библиотек с общим фондом книг в 2 383 087 было проверено 1137 библиотек и изъято 201 332 экземпляров соответственно [32].  И это, без учёта библиотек Ненецкого национального округа, Вилегодского,  Емецкого, Коношского, Ленского, Устьянского районов.

Приведённые данные по изъятой литературе в Северной и Архангельской областях за 1937-1939 гг. далеко не полны, однако и они рисуют общую картину повальных чисток библиотечных фондов. Только, исходя из уже приведённых сведений по чисткам, проведённым с марта по декабрь в 1938 г., средний процент конфискованной литературы из 80 % всех библиотек области составлял 8,4%. Подобная ситуация происходила и в целом по стране. Так, только за 1938-1939 гг. Главлитом было издано 199 приказов, запрещающих произведения 1860 авторов и 7809 названий книг [33]. По всей стране и книготорговой сети и библиотек по этим приказам оказалось изъято  24 138 799 экземпляров [34].  Столь массовые изъятия объяснялись тем, что теперь власти вели борьбу не с отдельными авторами, а со всеми «врагами народа», число которых неизменно возрастало.

Одновременно, ужесточается процедура изъятий, происходит её детальная регламентация.  Так, в соответствии с «Инструкцией о порядке изъятия произведений авторов, причастных к контрреволюционной троцкистско-зиновьевской террористической организации, из библиотек общественного пользования и книготорговой сети», утверждённой уполномоченным СНК СССР по охране военных тайн в печати и начальником Главлита РСФСР С.Ингуловым  1 октября 1936 г., к цензурной работе уже не могли быть допущены даже члены партии без соответствующего утверждения их  через органы НКВД [35]. В соответствии с этим, только допущенные к секретной работе работники могли получать под расписку, с обязательным возвращением обратно в органы цензуры, списки изымаемых изданий и инструкции. Таким образом, теперь, в отличие от предыдущих чисток, в которых принимали непосредственное участие библиотекари, изъятие книг проводилось исключительно работниками цензуры и «особо посвященными» лицами. От «непосвященных» работников библиотек (заведующих, или ответственных за них лиц), требовалось лишь обеспечение инспектирующих лиц точными данными о содержании библиотечного фонда (инвентарной книги, каталожных карточек и т.д.). Если в ходе проверки обнаруживалось, что та или иная запрещённая книга находилась на руках у читателя, библиотекарь должен был потребовать её обратного возвращения. Стоит ли говорить, что владельцы данных книг попадали по пристальное внимание органов НКВД. На книги и брошюры, подлежащие изъятию и числящиеся в инвентарной книги, но не обнаруженные ни в библиотеке, ни у читателей, составлялся специальный акт, копии которого отправлялись в органы цензуры и НКВД. Специальные акты составлялись и на всю обнаруженную и  изъятую литературу с точным указанием автора, названия произведения, издательства, года, места издания, инвентарного номера и количества найденных экземпляров. В то же время, «зачищая» следы произведённой выемки, цензоры обязывались не только изымать каталожные карточки конфискованных изданий, но и тщательно вычёркивать из инвентарных книг наименования и фамилии авторов изъятых книг. После, вся изъятая литература укладывалась в ящики, а при их отсутствии – связывалась в завернутые пачки,  опечатывалась и отправлялась для уничтожения в местные органы НКВД.

Ведущую роль в организации и проведении чисток библиотек  играли указания руководящих партийных органов. Они не только контролировали ход массовых кампаний, но и  санкционировали изъятия тех или иных изданий, которые, по их мнению, подпадали под общие указания вышестоящих партийных инстанций. Так, например,   Севкрай/Архоблком ВКП (б) не только утверждал списки изъятой  литературы, изданной местным отделением ГИЗа, но и самостоятельно санкционировал конфискацию тех или иных изданий. Это, прежде всего, касалось книг и статей, написанных бывшим партийным руководством,    репрессированным в ходе массовых репрессий второй половины 1930-х гг. Так, в сентябре 1937 г. Архобллит направил в Главлит копию приказа об изъятии из книготорговой сети и библиотек общественного пользования произведений «врагов народа», «выявленных в организациях Архангельской области». Как говорилось в  пояснении  к приказу, вопрос об изъятии книг и брошюр был согласован с заведующим отделом печати Обкома ВКП (б). В списке лиц, чьи труды подлежали конфискации, назывались репрессированные: Д.А. Конторин – первый секретарь Архоблкома ВКП (б), В.А. Строганов и Г.К. Прядченко – председатели Северного и Архангельского областного облисполкомов, Т.Д. Хорошко – заведующий отделом пропаганды и агитации Севкрайкома ВКП (б) [36].  

Подводя итог, отметим следующее. Не оспаривая положительного значения самой идеи национализации книжных богатств страны, преследовавшей целью ликвидировать монополию господствующих классов на знание и просвещение, и стремящейся сохранить бесценные для страны книжные ценности в условиях ожесточённой классовой борьбы и массового выезда буржуазии за границу, отметим изначально проявившиеся в ней негативные моменты. С самого начала перераспределение книжных фондов получило строго заданную направленность, ориентированную на обеспечение контроля за одним из важнейших источников социально значимой информации – книгой. В то же время, с помощью книги, правда, качественно иного содержания, новая власть попыталась воздействовать на общественную и культурную жизнь страны.

Концентрация конфискованной литературы в руках государства, предоставила возможность организовать крупномасштабные чистки, охватывающие собой все без исключения разделы книжных фондов и типов библиотек и изменяющие свой характер в зависимости от внутри- и внешнеполитической коньюктуры в стране. Одновременно, происходил создание и уточнение механизмов работы органов, ориентированных на осуществление массовых чисток. Важнейшими из них были Главлита, НКВД и их местные органы,  деятельность которых направлялась указаниями руководящих партийных инстанций.

 Литература

1.Добровольский Л.М. Запрещённая книга в России. 1825-1904. – М., 1962. – С.7. 2.Глазков М.Н. Чистки фондов массовых библиотек в годы советской власти (октябрь 1917-1939). – М., 2001. –  С.5. 3.Декреты Советской власти. Т.3. – М., 1964. –С.41-42, Т.4. – М., 1968. – С.70-71, Т.8. – М., 1976. – С.59-60. 4.Государственный архив Архангельской области (далее – ГААО). Ф.352. Оп.1. Д.129. Л.138.  5. Глазков М.Н. Указ. Соч. – С.9. 6. Приложение к Известиям Архангельского губернского ревкома. – 1920. – 14 марта. – С.2. 7. Глазков М.Н. Указ. Соч. – С.9. 8. Красный библиотекарь (далее – КБ). – 1924. – №1. – С.138. 9. Там же. – С.136. 10. ГААО. Ф.2242. Оп.1. Д.2. Л.21. 11. Добренко Е. Формовка советского читателя. Социальные и эстетические предпосылки рецепции советской литературы. – СПб., 1997. – С.38-39. 12. ГААО. Ф.273. Оп.7. Л.12. Л5. 13.Там же. Ф.1179. Оп.3. Д.2. Л.21. 13.Там же. Ф.273. Оп.1. Д.202а. Л.5 (об.). 14. Культурное строительство на Севере, 1917-1941 годы: Документы и материалы. – Архангельск, 1986. – С.118. 15. ГААО. Ф.2817. Оп.1. Д.31. Л.10. 16. Глазков М.Н. Указ. Соч. – С.38. 17. Там же. – С.47. 18. ГААО. Ф.2817. Оп.1. Д.48. Л.9. 19. Рабинович Л. Не чистка, а правильное использование книжных фондов библиотек //КБ. – 1933. - №4. – С.30. 20. КБ. – 1933. - №3. – С.47. 21. Зеленов М.В. Спецхран и историческая наука в Советской России в 1920-1930-е годы //Отечественная история. – 2000. – №2. – С.136. 22. Глазков М.Н. Указ. Соч. – С.81. 23. Зеленов М.В. Указ статья. – С.136. 24.Там же. – С.136. 25.История советской политической цензуры. Сб-к документов (далее – ИСПЦ). – М., 1997. – С.492. 26. ГААО. Ф.2817. Оп.1. Д.39. Л.11. 27. Там же. Л.26. 28.Там же. Д.38. Л.5-7. 29.Там же. Д.47. Л.22. 30.Там же. Л.47. 31. ГААО. Ф.2795. Оп.5. Д.15. Л.1. 32.ГААО. Ф.2795. Оп.5. Д.15. Л.1. 33.ИСПЦ. – С.327. 34.Там же. –  С.327. 35.ГААО. Ф.1219. Оп.4. Д.7. Л.5. 36.Там же. Ф.2797. Оп.5. Д.1. Л.52